Неточные совпадения
Вдруг песня хором грянула
Удалая, согласная:
Десятка три молодчиков,
Хмельненьки, а не валятся,
Идут рядком, поют,
Поют про Волгу-матушку,
Про удаль молодецкую,
Про
девичью красу.
Притихла вся дороженька,
Одна та песня складная
Широко, вольно катится,
Как рожь под ветром стелется,
По
сердцу по крестьянскому
Идет огнем-тоской!..
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная
девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей
сердце.
Именно в этом флигельке теперь билось
сердце Привалова, билось хорошим, здоровым чувством, а в окно флигелька смотрело на Привалова такое хорошее
девичье лицо с большими темно-серыми глазами и чудной улыбкой.
Незнаемых тобой, — одно желанье,
Отрадное для молодого
сердца,
А вместе все, в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, — зажгут все чувства разом,
И вспыхнет кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, — и заколышет грудь
Желанная тобой любовь
девичья.
Сердечный друг, свою
девичью волю,
Подруг, родных на милого дружка
Сменяла я, не обмани Купаву,
Не погуби девического
сердца.
Сердце-то вынувши,
Душу-то вызнобив,
Девичьей ласкою
Вдосталь натешившись,
Вдоволь нахваставшись,
При́ людях девицу
Назвал бесстыжею.
Девица, не тужи!
Печаль темнит лица живые краски,
Забывчиво
девичье горе,
сердцеОтходчиво: как в угольке, под пеплом
Таится в нем огонь для новой страсти.
Обидчика забудь! А за обиду
Отмститель суд да царь.
И развязка не заставила себя ждать. В темную ночь, когда на дворе бушевала вьюга, а в
девичьей все улеглось по местам, Матренка в одной рубашке, босиком, вышла на крыльцо и села. Снег хлестал ей в лицо, стужа пронизывала все тело. Но она не шевелилась и бесстрашно глядела в глаза развязке, которую сама придумала. Смерть приходила не вдруг, и процесс ее не был мучителен. Скорее это был сон, который до тех пор убаюкивал виноватую, пока
сердце ее не застыло.
Но возвращаюсь к миросозерцанию Аннушки. Я не назову ее сознательной пропагандисткой, но поучать она любила. Во время всякой еды в
девичьей немолчно гудел ее голос, как будто она вознаграждала себя за то мертвое молчание, на которое была осуждена в боковушке. У матушки всегда раскипалось
сердце, когда до слуха ее долетало это гудение, так что, даже не различая явственно Аннушкиных речей, она уж угадывала их смысл.
Да, она стояла перед ним, сама красота, и жгла-палила своими
девичьими глазами его
сердце…
И стало ей жалко и совестно, и совладела она с своим страхом великиим и с своим
сердцем робкиим
девичьим, и заговорила она голосом твердыим: «Нет, не бойся ничего, мой господин добрый и ласковый, не испугаюсь я больше твоего вида страшного, не разлучусь я с тобой, не забуду твоих милостей; покажись мне теперь же в своем виде давишнем; я только впервые испугалася».
— Елена Дмитриевна, — сказал боярин, — полно, вправду ли не люб тебе Вяземский? Подумай хорошенько. Знаю, доселе он был тебе не по
сердцу; да ведь у тебя, я чаю, никого еще нет на мысли, а до той поры
сердце девичье — воск: стерпится, слюбится?
Оттого ли она отворачивалась, что не нравился ей Афанасий Иванович, или в
сердце девичьем была уже другая зазнобушка, только как ни бился князь Вяземский, а все получал отказы.
— Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене звонить да увидела я из светлицы, как народ божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь еще
сердце надрывается… а тут еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу по-вашему, по-девичьи!
Страшное слово «мачеха», давно сделавшееся прилагательным именем для выражения жестокости, шло как нельзя лучше к Александре Петровне; но Сонечку нельзя было легко вырвать из
сердца отца; девочка была неуступчивого нрава, с ней надо было бороться, и оттого злоба мачехи достигла крайних пределов; она поклялась, что дерзкая тринадцатилетняя девчонка, кумир отца и целого города, будет жить в
девичьей, ходить в выбойчатом платье и выносить нечистоту из-под ее детей…
Он миновал угол, где она сидела, блестя своим атласным голубым бешметом, и с болью в
сердце услыхал за собою
девичий хохот.
И теперь, через много лет, в воображении проносятся знакомые черты чудного
девичьего лица, и какая-то запоздалая тоска охватывает уставшее
сердце.
Скрепя
сердце она велела невесткам одеваться в шелковые сарафаны и расшитые золотом кокошники, а Нюше достала из сундука свою
девичью повязку, унизанную жемчугами и самоцветным камнем.
Если б хоть раз поговорил он с женою, хоть раз обошелся с нею ласково, Дуня, подавив в себе остаток
девичьего чувства, привела бы ему еще другое доказательство их связи: авось-либо перестал бы он тогда упрекать ее, пожалел бы ее; авось помягче стало бы тогда его
сердце, которое не столько было злобно, сколько пусто и испорчено.
Не пропадать казачьей голове из-за
девичьей красы, а утихнет казачье
сердце, и казачья буйная голова пригодится.
Приплела старая баба и отецкую дочь Охоню, которая ульстила своими
девичьими слезами воеводино
сердце.
Из твоей
девичьей воли не выйду; вот и веревка, вяжи, коли
сердце велит за обиду свою заступиться».
Не того Стуколова, что видела недавно у Патапа Максимыча, не старого паломника, а белолицего, остроглазого Якимушки, что когда-то, давным-давно, помутил ее
сердце девичье, того удалого добра молодца, без которого цветы не цветнó цвели, деревья не краснó росли, солнышко в небе сияло не радостно…
И кляла же тот обед Устинья Московка. Первое дело: свежей рыбки хотелось покушать ей, а главное, Василий Борисыч там сел, да там же и Прасковья Патаповна. Подметив на кладбище, как поглядывал на нее Василий Борисыч, дала Устинья волю пылкому, ревнивому
сердцу… Если б можно было, взяла бы да и съела
девичьего подлипалу… Горячая девка была!..
То как будто в ясновиденье представлялась ей широкая зеленеющая казанская луговина меж Кремлем и Кижицами: гудят колокола, шумит, как бурное море, говор многолюдной толпы, но ей слышится один только голос, тихий, ласковый голос, от которого упало и впервые сладко заныло
сердце девичье…
— А вот какая это воля, тятенька, — отвечала Настя. — Примером сказать, хоть про жениха, что ты мне на базаре где-то сыскал, Снежков, что ли, он там прозывается. Не лежит у меня к нему
сердце, и я за него не пойду. В том и есть воля
девичья. Кого полюблю, за того и отдавай, а воли моей не ломай.
Как у старого дó смерти душа не вынута, так у молода до свадьбы
сердце не запечатано, оттого повсюду Морковкин искал-поискивал ответного
сердца девичья.
А он степенным шагом идет себе по двору обительскому… Нá стороны не озирается, лишь изредка по окнам палючими глазами вскидывает… И от взглядов его не одно
сердце девичье в то ясное утро черной тоской и алчными думами мутилося…
Не мани нас, князь,
Не гадай нас, князь,
Наше красное солнышко, незакатное,
Не златой казне,
А твоей красе
Ретивы
сердца девичьи покоряются...
Не бьется в ответ на них ее
сердце девичье учащенным биением, не ощущает княжна того трепета, о котором говорила Танюша как о признаке настоящей любви. Не любит, значит, она Якова Потаповича тою любовью, о которой говорится в песнях, а если привыкла к нему, жалеет его, то как родного, каким она привыкла считать его, как товарища игр ее раннего детства.
— Молод ты, Яков Потапович, но считают тебя все не по летам разумным, а потому понимаешь ты, чай, многое, что еще и не испытывал, поймешь, чай, и
сердце девичье, когда первою страстною любовью оно распаляется, когда притом не понимает или, быть может, не хочет понять той любви молодец, к которому несутся все помышления девушки… Понимаешь ли ты все это, Яков Потапович?
Все, что заставляло, да и теперь порой заставляет трепетать
сердца девичьи в бедных хижинах и в богатых хоромах, имело место в святочном времяпровождении женской половины обитателей княжеского дома.
— Прости, невеста моя обрученная, прости, моя лапушка, молись за меня… Как за стеной каменной буду я за твоими молитвами
девичьими… Не горюй, не кручинься, вернется, бог даст, твой Ермак цел и невредим и будет продолжать любить тебя, как теперь любит больше жизни своей. Прости мое
сердце…
Пораженный неожиданным горем, Иоганн фон-Ферзен перенес всю нежность своего поздно проснувшегося
сердца на этого ребенка и от трудов войны отдыхал сперва около ее колыбели, а затем около ее
девичьей постельки, благословляя ее на сон грядущий, сон чистоты и невинности.
— Да что ты, что с тобой, касатик мой, Гришенька? За кого же это другого принимать мне тебя? Кого мне другого надо? Я, может, в этот год не спала все ноченьки, о тебе, желанный мой, думу думая, проклинала себя, окаянную, что отпустила тебя так, соколик ясный, не открывши тебе всего, что было на
сердце моем
девичьем…
Нечто вроде жалости к нему закралось в ее
сердце девичье.
Глаза ее загорелись огнем бешенства. Уже тогда, когда Никита заявил, что ненавидит княгиню и княжну, в
сердце молодой девушки эта ненависть мужа ее матери нашла быстрый и полный отклик. В ее уме разом возникли картины ее теперешней жизни в княжеском доме в качестве «дворовой барышни» — она знала это насмешливое прозвище, данное ей в
девичьей — в сравнении с тем положением, которое она занимала в этом же доме, когда была девочкой.
Пораженный неожиданным горем, Иоганн фон Ферзен перенес всю нежность своего поздно проснувшегося
сердца на этого ребенка и от трудов войны отдыхал сперва около ее колыбели, а затем около ее
девичьей постельки, благословляя ее на сон грядущий, сон чистоты и невинности.
«На
сердце жалится… — думал он. — Ну эта болезнь не к смерти,
сердце девичье отходчиво… С глаз долой и из
сердца вон… Да только как быть-то? Отправил бы ее с Максимом в Москву, может, там ей суженый отыщется, кабы не такие страсти там делались, какие порассказал гость-то наш вчерашний».
— Уж коли говорю, значит, знаю, — ответила Домаша тоном, не допускающим противоречия. — И отчего же Ермаку не зазнобить
сердце девичье? Парень он видный, красивый…
— Поистине, Ксения Яковлевна, знала бы, что любит он… Не ворочается скоро не по своей воле, а ранен или убит лихими людьми… Всю жизнь бы по нем прогоревала бы, на мужика-то бы ни на одного не взглянула, а все было бы легче
сердцу моему
девичьему, чем знать, что он попусту прохлаждается, себя прогуливает, а обо мне, видно, и думушки нет в его пустой башке.
Без гостей, у себя, в устроенной ей матерью уютненькой, убранной как игрушечка комнате с окнами, выходящими в густой сад, где летом цветущая сирень и яблони лили аромат в открытые окна, а зимой блестели освещаемые солнцем, покрытые инеем деревья, княжна Людмила по целым часам проводила со своей «милой Таней», рисовала перед ней свои
девичьи мечты, раскрывая свое
сердце и душу.
Идет Яков Потапович уже оглядываясь, за княжну опасаясь, нет ли какой опасности; держит ее крепко за руку, чувствует, как дрожит эта маленькая рука; идут они тесно бок о бок, чувствует он, как трепещет ее
сердце девичье. Идет, ведет ее, глядит по сторонам, а вверх не взглядывает.
Девичья кровь, действительно, как выражалась Фимка, разыгралась в Дарье Николаевне. Она переживала неведомые для нее доселе ощущения. Образ Салтыкова не только в сновидениях прошедшей ночи, но и теперь стоял перед ее глазами, под
сердцем сосало, и какое-то неопределенное беспокойство от не менее неопределенных желаний наполняло все ее существо. Она, всегда с аппетитом кушавшая заказанные ею самой вкусные, сытные и по преимуществу жирные блюда, почти не притронулась к поданному обеду.
— Николи не щемит… Чтобы из-за их-то брата да
сердце щемило
девичье, рылом не вышли, пускай у них щемит…